И понятно, что Свердлин, почти с детства осознавший свое призвание, посмотрев спектакли этого театра, пришел к Лазареву договариваться о возможности учебы и работы у него.

Основная отличительная черта учеников Мейерхольда - удивительное чувство ритма. У Свердлина тело легко подчинялось заданному ритму, сценический образ приобретал четкую внешнюю выразительность.

Восемь раз мы встречались с Львом Наумовичем как партнеры на репетициях. Восемь раз наши дуэты находились в центре спектаклей.

И сейчас, вспоминая этот спектакль и этот монолог, хочется добавить: и какой был удивительный Свердлин!

Эти характеристики приходят на память, когда вспоминаю исполнение многих ролей Свердлиным и в театре и в кино. Думаю о них, когда встает передо мною лицо Свердлина - Хлебникова.

В театральном журнале 20-х годов «Московские зрелища» я наткнулся на вклейку «Программы московских театров» и на этой вклейке прочитал: «Репертуар Театра имени Мейерхольда. 23 декабря 1923 года сотое представление «Земли дыбом».

Мне кажется, справедливо будет отметить, что процесс работы у Льва Наумовича проходил те же стадии, что и обычно у артистов МХАТ. Он понимал и принимал охотно, радостно школу МХАТ.

Многие наши товарищи, глядя, как репетирует Свердлин, как держится перед камерой, удивлялись: будто бы ничего не делает, ничего не играет, а смотреть на него интересно; интересно все время ждать чего-то и верить, что это уже не Лев Наумович, а именно Каримов...

Руки никогда не лгут, и они сказали нам больше, чем мог бы сказать самый проникновенный монолог. Каримов - Свердлин медленно и трудно выбирается из своей беды, как выбираются из-под развалин.

Мне остается сказать еще об одной сцене с участием Аркашки- Свердлина - она называлась «Лунная соната»,- едва ли не самой буффонно-озорной, самой аристофановской в спектакле.

Каримов - Свердлин не прыгает в бурлящий поток, чтобы спасти тонущего ребенка, не бросается в охваченный дымом и пламенем дом, не отражает напор врага и не произносит громких речей.

В самой пьесе есть тому объяснение: он зол на Несчастливцева, потому что тот обманул его надежды, ибо, сорвав куш, из-за дурацкого прекраснодушия сразу же потерял его, вместо того чтобы и самому поживиться и поделиться с ним, вторым участником их заговора!

Однажды на пароходе один такой рассказ потянул за собой другой, и... состоялся «стихийный» концерт для моряков.

Я приложил максимум усилий, доставая билет на душанбинский поезд, но остался в Ташкенте, чтобы побывать на съемках.

То были дни праздников, дни рождения Льва Наумовича или его жены Александры Яковлевны, верного друга Свердлина. Это были удивительные встречи.